Хочет завоевать мир, ну, пожалуйста, но при этом не замечает того, что вокруг.

И с Вероникой, я не сомневаюсь, что у них будет все весело и интересно, но было слишком много такого, что в обычных отношениях очень сильно усложняет эти самые отношения.

Хотя, может, Вероника его чему-то и научит.

Спасает, дает, и ничего не требует взамен, причем в итоге получает все, что хочет без принуждения.

Как будто в один момент понял Веронику и сделал для нее то, что ей нужно.

Вроде как не должен был, а спас. Причем пошел осознанно на некое ущемление своих прав и свободы.

Шакирова - это средней паршивости стиль, помноженный на штампованные характеры, где согласно Стандартной Концепции Любовного Романа фокус повествования сосредоточен на героине, а герой в свою очередь сведён до, пардон за мой французский, тра... рукоблудной функции. Залог популярности такого рода чтива - приятное читательскому глазу повторение кинковых моментов для фапа (то бишь, перевожу с фанфикерского на общепонятный, неоднократное переживание торкающих трогающих за душу эпизодов, в ходе чего получаешь эмоциональную разрядку), персы в нём статичны, фант-антураж вторичен, условен и бессистемен, главное - обеспечить читателю нужную дозу знакомых чувств, прочее условности, ибо текст писан не для истории-рассказа, а фантазии (сексуальной, разумеется) - и удовольствия (аналогично) - ради.
Рейтинговые сцены, то есть те, где герои доходят до соития (не всегда добровольного) прописаны в подобных полупорнушечных текстах с таким расчётом, чтобы завести наблюдателя, насилие в свою очередь играбельно, оно подаётся в форме неосознанного, подразумеваемого согласия второй стороны процесса (проще говоря, героиня поломалась и дала, ну как не дать такому мачо), именно поэтому оно зачастую осознаётся - и проецируется на читателя через внутренний монолог гг - не как насилие, а как своего рода соблазн, обоюдодобровольная игра.

Вот, кстати, характерный пример из нетленки:  

Лицо стального приблизилось - овальные зрачки расширились, сузив радужку до узкого голубого кольца. Он придвинулся так, что я ощущала тепло дыхания на щеках. Некоторое время мы хранили молчание. Сьерра не произносил ни слова, я ждала его ответа.
      Внезапно стальной схватил меня за плечи и наклонился так, что наши носы почти соприкоснулись. Теперь от Сьерры исходила не опасность. Вернее, она тоже... Но куда больше ощущалась его сила - грубая, мужская, первобытная.
      Я дернулась - напрасно. Проще вырваться из кандалов, чем сбросить лапищи Сьерры . Его ладони накрыли плечи, большие пальцы доставали до шеи. Взгляд вонзился в меня.
      - От-пу-сти, - прошипела возмущенно. Гнев заставил щеки пылать, жаром разлился по груди и шее. Почему он со мной так? Зажал, пленил, не отпускает. Сьерра выдохнул с таким шумом, что я вздрогнула.

    Одновременно меня одолевал страх. Я мало чего боялась в этой жизни. Даже смерть и то не пугала. Но тут... Мне не требовалось наблюдать, как жонглирует Сьерра гигантом-Мендрой, чтобы кожей чувствовать его силу. Однако опешила я не только поэтому. Мужественность стального зашкаливала. Не знаю даже как сказать. Он показался вдруг мужчиной в кубе. Эдаким суперсамцом. От ощущения его власти надо мной я трепетала, как перед прыжком в головокружительный аттракцион аквапарка. Трепетала от инстинктивного страха, перемешанного с восторженным ужасом предвкушения чего-то невероятного. Но самое главное - от осознания фатальности ускорения, которому можно лишь подчиниться. Вытянуться до немыслимого напряжения и ждать пока со свистом вспорешь водную гладь бассейна. Те же ощущения захлестывали рядом со Сьеррой.

Зацепки восприятия, прямиком из романса подвалившие, улавливаете? И какую цепочку - поддаться-прогнуться-кайфануть под псевдонасильником продавливает автор? То-то.

А теперь сравните с Арнаутовой, где автор скрупулёзно прописывает ощущения гг - мерзость, ненависть, отвращение к насильнику - чему здесь, спрашивается, возбуждать? - так и сцена не для кинка писана, а для прямо противоположных художественных целей, собственно, тамошний герой удовлетворяет даже не потребность в сексе, а жажду поставить гг на место, унизить, растоптать  (герои, даже главные, замечу, вообще не обязаны повиноваться запросу аудитории и быть "хорошими парнями", особенно, когда во главу романа ставится не любовная линия, а, положим, приключенческая, и тому масса примеров, начиная с Зюскинда - мэйнстрим, и кончая Аберкромби - гримдарк).

И напоследок пару слов о фантдопущении - тоже в своём роде условность, - но воспринимать его как костыль, на котором держится калечный сеттинг, мягко говоря, не корректно, в первую очередь это фантастичный (в широком смысле слова) элемент, иначе - правдоподобное чудо, именно оно и формирует базис выдуманного миросоциума, тем самым видоизменяя законы привычной реальности.

В обсуждаемом тексте (арнаутовском) собственно ФД - это магия и алиены, иной биологический вид, их сплав создаёт историю и подгоняет под себя привычную систему естественно-научных констант - автор волен сколько угодно экспериментировать с ними, пока соблюдено одно-единственное условие - фантдопущение и его следствия внутренне непротиворечивы.

Пример: русалы существуют - они хвостаты - они живут в воде - они умеют дышать в воде - и размножаться - и даже развили собственную цивилизацию, ибо более чем разумны - естественно, они строят дома - и дворцы - и охотятся - и выращивают пропитание - а также занимаются и всеми прочими областями жизнедеятельности - с поправкой на местообитание - и культурные особенности.

Фантдопущение в данном случае: наличие них самих (элемент чудесного в тексте), следствие чего - частное нарушение привычных мировых закономерностей вроде "а куда девается давление толщи воды?", вполне вписывающееся в рамки авторской концепции. Вон, у Пратчетта целый мир, мало того что плоский, на черепахе да на слонах, ещё и в космосе плавает, и что, кого это смущает и мешает наслаждаться книгой? А у авторов калибром поменьше косяками по земле бегают всякие ходячие замки, под землёй дроу и гномы шарятся (как ещё не ослепли?), а в воде и под водой какие-нибудь атланты обосновались, на Ямагири-мару, ага.
Ибо ключевая мера достоверности в фантастике закладывается не столько сеттингом, сколько логикой поступков персонажей, поэтому двуручный меч за плечом очередного конана-варвара (который по идее хрен вытащишь) - это допустимая несущественная условность (если только, конечно, у нас не суровый реалистичный натурализм в духе Дж. нашего Мартина, где от скорости вынимания оного клинка напрямую зависит продолжительность пребывания носителя могучей железной ковырялки на бренной земле, - иными словами, степень отличия условности от ляпа диктует пространство жанра, в романсе оно одно, в эпике другое, в фантасмагории третье и т.д.), а вот если позиционируемый кремень-мужиком двухметровый амбал начинает рыдать над случайно задавленным боевым конём кроликом, нежная-фиялка принцесса ни с того ни с сего ругается родимым трёхэтажным, а очередной попаданец оказывается мастером на все руки, владельцем эйдетической памяти, знатоком тридцати трёх направлений кунг-фу, обладателем полусотни дипломов по дюжине специальностей, включая постройку с нуля боевой орбитальной крепости класса "Тёмная звезда", это уже повод задуматься, насколько ты, читатель, склонен верить на слово данному автору)
Впрочем, негласного постулата: каждый волен читать то, что ему вздумается, соглашаясь или нет на предлагаемые условия игры, - моё скромное имхо никоим образом не касается, однако, повторюсь, разницу в уровнях писательского мастерства видно невооружённым глазом.