Искажение
Коридор был тих, душен, узок и болезненно-жёлт, стены его, покрытые облезлыми, будто шкура дворового кота, обоями, – грязны и засижены мухами. Сгустившийся воздух, жаркий и маслянистый, казалось, можно было черпать ложкой; он стал столь вязким, что даже мешал двигаться, обволакивая ноги невидимой плёнкой и давя на плечи, подобно скале. Ф. сделал шаг, потом другой; перевёл дух, вытер пот со лба. Жара душила его, одинокая муха, отчаянно метавшаяся по пустому коридору, жужжала так громко, что голова раскалывалась от боли. Ф. подумал, что лучше бы остался дома, а не ехал в эти трущобы к сомнительному заказчику, но сделал ещё пару шагов.
Он увидел дверь, массивную, сделанную из какого-то редкого дерева и поразительно неуместную посреди этого нищенского коридора. Дверной молоток в форме головы льва наводил мысли о Флоренции времён Ренессанса; от самой двери исходил слабый, но устойчивый аромат каких-то восточных благовоний. Ф. пришло в голову, что он спит, и всё это ему лишь грезится: откуда взяться такой двери в таком коридоре?.. Но он быстро отбросил такую вздорную мысль, потому что был здравомыслящим человеком и не верил во всякие поэтические метафоры относительно того, что жизнь есть сон. Ф. не был поэтом, он был переводчиком, и считал, что дело своё знает хорошо. «Как славно», – с гордостью сказал он самому себе, – «как восхитительно, что я знаю: мир – это не сон, всё это взаправду, мир – это не выдумка, а вполне реальная вещь. Да, вещь! Книга, написанная на никому не известном языке, которую каждый стремится перевести, да только у всех это получается по-своему, и даже семьдесят толковников тут сломали бы свои увенчанные тфилинами седовласые головы».
Ф. толкнул дверь и вошёл. Он оказался в крошечной, похожей на гроб комнатушке, тёмной и сырой, ничем не освещённой; единственное окно было завешено потёртой шторой неопределимого оттенка. Мебель состояла из грубо сколоченного табурета, узкой кровати, застеленной несвежими простынями, и колченогого столика в углу; этот столик, похоже, служил и письменным, и обеденным. На полу – у стены, рядом со столом, под кроватью – лежали большими стопками книги. В полумраке было невозможно прочесть их заглавия. Ф. слегка удивило, что на самом столике лежала только одна книга, толстая, переплетённая в коричневую кожу и, похоже, весьма и весьма старая.
Ф. вспомнил, что говорил ему этот странный заказчик. «Приехав, отворите дверь – я не стану запирать её. На столе будет лежать книга. Её вам следует забрать и со всем тщанием перевести. Когда ваша работа будет завершена, я сам найду вас и заберу заказ, а заодно и заплачу… заметьте, щедро». Его голос звенел, как золото. Но Ф. не мог вспомнить ни его лица, хотя заказчик не скрывал его, ни фигуры или каких-то особенных примет, манер, навязчивых привычек; этого таинственного человека будто бы никогда не было.
Ф. сделал три шага и остановился около шаткого столика. Его пальцы подрагивали от волнения, словно щупальца потревоженной медузы, а мысли, подобно пойманным шаловливым ребёнком лягушкам, чудом выбравшимся из ведёрка и теперь стремящимся обратно к спасительной воде, суматошно разбегались в разные стороны. Поборов своё беспокойство, Ф. протянул руку и аккуратно взял книгу со стола. Обложка оказалась слепой, будто счастье. Ф. открыл книгу, не в силах противостоять искушению узнать тотчас, здесь же, на каком языке она написана и что в ней такого уж особенного. На титуле не значилось ни название издательства, ни год выпуска книги; бумага казалась довольно грубой. Единственной пометкой, которая могла бы пролить свет на происхождение фолианта, была крошечная монограмма; чтобы разглядеть её во всех подробностях, Ф. пришлось столь низко наклониться над страницей, что ему на миг показалось, будто вот-вот он окунётся в книгу и утонет в ней, как в огромном бушующем океане, разламывающем на части хрупкие судёнышки привычных ориентиров и поглощающем полностью, навсегда, без надежды на возвращение. Однако ничего не произошло. Ф. рассмотрел монограмму: странная фигура из трёх прямых линий, две из которых скрещивались, а третья проходила по диагонали слева направо и сверху вниз. На концах всех линий размещались едва различимые значки, непонятные Ф.; два из них изображали пятиконечные звёзды с разнонаправленными лучами, ещё одна звезда состояла из двух наложенных друг на друга квадратов, остальные три казались чересчур замысловатыми и были нарисованы слишком мелко. Ф. хмыкнул и закрыл книгу. Пентаграммы навели его на мысль о том, что книга посвящена оккультизму; он очень не любил переводить такие труды – отчасти потому, что был рационалистом и не верил в мистику, отчасти потому, что перевод всякой магической терминологии был нелёгким делом.
Так или иначе, заказ следовало выполнить. Ф. был хорошим переводчиком и брался за любую работу, каждый раз выполняя данные ему поручения превосходно. Он упаковал книгу, убрал её в свой кейс и вышел из тёмной комнаты. Сумрак, казалось, выжидающе глядит на него своими большими и круглыми, как время, тусклыми глазами.
Ф. приехал домой, отворил входную дверь и сразу почувствовал аромат готовящейся еды. Его жена, Э., хлопотала на кухне; войдя, Ф. первым делом нежно поцеловал её в щёку. Они поженились относительно недавно, медовый месяц миновал только полгода назад; пока что их брак счастливо спасался от грозящих ему трещинами ссор и разногласий, да и детей у них не было. Ф. любил жену, восхищался ею; истинным наслаждением было для него зарываться лицом в её роскошные ярко-рыжие волосы и глубоко вдыхать их пряный аромат – так средневековые купцы проводили долгие часы над единственной перчинкой или кусочком имбиря, блаженствуя от непривычного запаха и задраивая все окна и двери наглухо, чтобы не вспугнуть его.
Пообедав, Ф. отправился переводить книгу. Садясь за работу, он пребывал в благодушном настроении и был всем доволен, зная, что у него есть его собственный привычный и неизменный мир, который никуда не денется и не рухнет в единый миг; он был уверен, что всё, что стало для него обычным, никогда не изменится.
И вот он открыл книгу и прочёл первые строчки.
К его изумлению, книга была написана не на каком-нибудь тарабарском наречии, как ему представлялось, а на самом тривиальном французском языке, судя по оборотам, даже на современном французском. Ф. ощутил укол разочарования: он-то считал, что заказ окажется сложным и интересным, а перевод этой томины не обещал ничего, кроме рутинной работы. Конечно, Ф. получит за перевод неплохие деньги, но…
Ф. начал переводить – со знанием дела, с чувством стиля, не обращая особого внимания на содержание книги. И вдруг запнулся, остановился, вернулся к только что переведённой строчке; и тут ему стало не по себе.
В книге не говорилось ни слова ни о духах или демонах, ни о вертящихся столах, ни о прочих таинственных явлениях. Это было тягучее, вгоняющее в сон повествование о простом молодом человеке по имени Ф., недавно женившемся; он работал переводчиком, выполняя срочные заказы от частных лиц и пары-тройки фирм, с которыми постоянно сотрудничал. У его жены были рыжие волосы, и звали её Э.. Он терпеть не мог переводить трактаты по оккультизму. Он не курил и не переносил запаха табачного дыма. Его любимым напитком был холодный кофе, заваренный накрепко, без всяких полумер вроде сахара или молока. И так далее.
Это была книга о нём.
Несколько минут Ф. сидел молча, недвижно, словно одно из тех изысканных изваяний, что украшают могилы французских королей, и пытался справиться с волнением. Такого не могло быть, не должно было быть, говорил он себе. Откуда у заказчика взялся этот фолиант с такой загадочной обложкой и таким странным содержанием?! Кому могло понадобиться переносить на бумагу события из жизни обычного переводчика по имени Ф., воссоздавать его образ точно и скрупулёзно, достоверно передавать его чувства и мысли, о которых и сам он не всегда догадывался?..
Поразмыслив над этим, Ф. в итоге пожал плечами и продолжил перевод. В жизни, сказал он себе, случаются и не такие совпадения. В конце концов, Ф. считал мир чем-то устоявшимся, неизменным, незыблемым, и какая-то книга не могла поколебать его основ, а сумма, предложенная заказчиком, была слишком велика, чтобы Ф. мог отказаться от работы.
Текст переводился на редкость легко – Ф. казалось, что он подсознательно понимает, какой будет следующая фраза, и ещё не дочитав до конца один абзац, уже знал, как переведёт следующий. Его мысль летала по страницам, подобно голубю Ноя над волнами Потопа, неизменно находя новую землю и принося спасительное успокоение.
Работа шла своим чередом, но мало-помалу Ф. начал замечать в тексте какие-то тревожащие странности – покуда мелкие, но почему-то нервирующие. В одном абзаце говорилось, что на кухонном столе у Ф. стоит большая ваза из фальшивого хрусталя с букетом роз, однако сам Ф. превосходно помнил, что там не розы, а тюльпаны, купленные Э. буквально вчера (она любила цветы, он ненавидел, считая их совершенно бессмысленными и бесполезными, к тому же у него почти напрочь отсутствовало обоняние, и наслаждаться их ароматом он не мог). Хмыкнув, Ф. поднялся из-за стола и пошёл на кухню.
На обеденном столе гордо, словно памятник какому-нибудь неизвестному герою, возвышалась ваза с букетом слегка увядших роз. Их запах был столь силён, что даже Ф. мог его почувствовать.
Что ж, сказал себе Ф., пожав плечами, значит, Э. купила розы, а не тюльпаны, а он вчера просто ошибся. Если здесь стоят розы, следовательно, здесь всегда стояли розы, поскольку мир, разумеется, неизменен и никаких странных событий в нём не происходит, потому что это просто невозможно, а невероятного не бывает. Он вернулся к себе в кабинет и продолжил перевод.
Больше в тот день он не заметил никаких странностей. Они проявились только наутро, когда он, поднявшись в пять часов, – реальный Ф. никогда не вставал так рано, но Ф. из книги предпочитал именно это время для пробуждения, – отправился заваривать себе кофе. Он добавил туда немного молока и положил три ложки сахара, и лишь отхлебнув глоток обжигающе горячего напитка, ощутил, что нечто неуловимо изменилось. С недоверием посмотрев на чашку с кофе, Ф. всё же допил его и поспешил возобновить работу. Вчера он как раз закончил её, переведя абзац, в котором главный герой просыпается в несусветную рань и идёт пить кофе с молоком и сахаром.
Было ли что-то, что могло бы взволновать его?.. Едва ли. Он просто выполнял свою работу, не замечая, как она медленно, но верно меняет его. Теперь он стал курить трубку, вместо Гершвина слушал Чака Берри, обувался в неизвестно откуда взявшиеся лакированные туфли вместо старых растоптанных кроссовок. Поначалу его удивляло происходящее, но он успокаивал себя, думая о том, что в мире не происходит ничего странного, страшного или непредвиденного, ничего незапланированного, что мир предсказуем и подчиняется определённым строгим законам, которые не могут быть нарушены. Само собой разумеется, если что-то происходит, значит, так оно и должно быть. К тому же Э., волосы которой в один прекрасный день вдруг приобрели соломенный цвет, тоже не замечала никаких перемен.
И Ф. нисколько не волновало, что однажды утром он может проснуться трёхглазым или двухголовым, что небо приобретает неуловимый зеленовато-жёлтый оттенок, а солнце светит синими лучами на восьмиугольные ярко-красные листья сосен; он продолжал выполнять свой последний заказ, а книге всё не было видно конца, словно с каждым мгновением к ней прибавлялись новые и новые страницы.
Всё шло своим чередом. Мир оставался устоявшимся, неизменным, незыблемым, привычным и предсказуемым, и разве могла покинуть уверенность в завтрашнем дне увенчанную разнокалиберными щупальцами птичью голову того существа, которое когда-то давно называло себя странным именем Ф.?..
Но мне нужно просто время втянуться - после зарплаты я знаю, что могу ВСЕ!!! 